Юрий Лукьянов: «Родина сказала, мы всегда готовы»

Юрий Лукьянов живёт в селе Нижний Ольшанец почти 30 лет. В настоящее время пенсионер, занимается благоустройством своей усадьбы. Сейчас, к примеру, решил беседку построить, ему хочется поскорее завершить задуманное, порадовать своих родных.

Он отложил свои дела на время, чтобы рассказать о далёких событиях, участником которых ему пришлось стать. В начале мая 1986 года Юрий Лукьянов отправился на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской атомной станции.

«В 1960-е годы отец работал топографом в Королевстве Афганистан, где советские специалисты строили ГЭС, инкубаторы и другие объекты. В 1963 году мама отправилась в Советский Союз, где 23 февраля я и родился. Когда мне исполнилось три года, мы вернулись в Афганистан. В 1971 году командировка отца завершилась, он решил поселиться в Твери (тогда Калинине), поскольку один из его братьев жил в Москве, другой – в Торжке. Там я окончил школу, поступил в индустриальный техникум. Когда мы переехали в Ташкент, перевёлся в авиационный техникум при Ташкентском производственном объединении имени Чкалова, получил специальность техник-технолог по обработке металлов резанием. В юности занимался фехтованием, конькобежным и горнолыжным спортом, плаванием. В 1983 году ушёл служить в армию, где освоил пожарно-прикладной спорт: прыгаешь через барьер, бежишь, тушишь пожар», – начал рассказ о своей жизни Юрий Евгеньевич.

Полгода учебки в Киеве, а дальше – воинская часть в городе Нежине Черниговской области, где был командиром пожарно-технического отделения. За полгода до демобилизации, в День авиации, встретил свою прекрасную Елену. В октябре поженились, а 31 декабря по истечении срока службы Юрий уволился в запас. Семья решила остаться в Нежине. Мой собеседник подчеркнул, что это родина известного советского актёра и эстрадного певца Марка Бернеса. Городок небольшой, но с развитой промышленностью, здесь располагались завод сельскохозяйственного машиностроения, а также механический завод, где делали приспособления для кораблей. Юрий поработал на заводе старшим мастером, конструктором.

«Двадцать шестого апреля 1986 года случилась трагедия в Чернобыле. В армии я служил в пожарно-техническом отделении, о нас вспомнили в первую очередь. Начало мая, как раз на Пасху. Я должен ехать в первой партии, но почему-то меня вернули домой. Потом в три часа ночи подняли, сказали: час на сборы и вперёд. Поехал, Родина приказала, мы военнообязанные, всегда готовы! Информации никакой, уже на месте стало проясняться, что дело серьёзное. Я был командиром экипажа пожарной машины. В дальнейшем поддерживали с ребятами отношения, потом разъехались кто куда, стали реже общаться. Насколько знаю, нас только двое осталось в живых», – вспоминает Юрий Лукьянов.

Сначала на автобусе прибыли в Чернигов, переоделись в военную форму. Как обычно, когда на сборы призывают. Из защиты у них имелись только респираторы. После работы на энергоблоке возвращались на базу в той же одежде, никакой специальной обработки. Говорит, первое время не знали, кого и чем обеспечивать, поскольку в таком масштабе с радиацией не сталкивались. Потом постепенно система наладилась.

Жили в палаточном лагере в 20 км от Припяти, практически в опасной зоне. Переживаний никаких, всё воспринимали спокойно. Единственное, страшно было смотреть на мёртвый город. Припять – город призрак. На балконе таранка висит, на верёвке бельё сушится, коляски детские во дворах стоят, но нет ни людей, ни птиц, ни собак – тишина полная. Жителей эвакуировали быстро, они взяли только самое необходимое. Пугал рыжий от радиации лес, старались как можно быстрее его проехать. Высокая доза поглощённой радиации во время аварии привела к гибели деревьев и окрашиванию их в буро-красный цвет.

Людей на территории АЭС тысячи, как в муравейнике, каждый выполняет свою миссию. Впервые на ликвидации аварии использовалась робототехника – бульдозеры без участия человека. У ликвидаторов распорядок как в армии: подъём в шесть утра, завтрак. Кормили тоже как в армии, ничего необычного. «Разве что вечером обязательно выдавали банку сгущёнки», – улыбается Юрий Евгеньевич. Работали целый день, с утра до шести вечера с перерывом на обед, который привозили к месту работы. К слову, при АЭС работала столовая для военнослужащих. Это же на четвёртом блоке фонило, а второй и третий блоки функционировали. Опасно не опасно, некогда было думать об этом, выполняли задачу. Обычное дело пожарного расчёта из пяти человек, в составе которого водитель, подствольщик, ствольщик, руководитель. Пожарная машина, экипаж и вперёд – проводить дезактивацию на четвёртом энергоблоке.

«Это означало поливать жидким стеклом, потом его надо скатывать, сворачивать как ковёр и убирать. Естественно, где-то куски радиационного графита с реактора попадались. Все наши машины фонили. Они были, что называется, одноразовыми, после каждой поездки отправляли на могильник. Дозиметры в то время поначалу имелись не у каждого. Дозиметр был один, приехали на объект, дозиметрист говорил: «Сюда не суйтесь, облучение идёт более 5000 рентген, а вот там поменьше…». Как на минном поле работали. Никто не знал, сколько он получал рентген. Через пару недель дали накопители, как свисточек», – повествует ликвидатор аварии.

Самое сложное – заливать объект жидким стеклом. Во-первых, его надо заправлять горячим, потом необходимо разлить, но самое тяжёлое – скатывать. Вся радиация с пылью оседает, а люди скатывают прямо руками. А чем её ещё скатывать на земле? Первое время никакой защиты не выдавали, только респиратор поролоновый, как у маляров. В один из дней после проверки оказалось, что Лукьянов облучился. Через две недели дозиметр показал двойное превышение дозы облучения от нормы военного положения. Допускалось до 25 рентген, а у него 49 рентген. Всё, сказали, выработал своё, давай, брат, отправляйся в госпиталь. Увезли в Киевскую больницу при МВД, одежду утилизировали. Врачи наблюдали за его состоянием, проводили анализ крови. Никаких изменений в самочувствии не ощущалось, молодой организм не давал сбоев. Продержали две недели, отправили домой с рекомендациями находиться под наблюдением врача. Как положено, раз в три года проходил обследование. Государство ликвидаторов аварии поддерживало, появился закон с перечнем заболеваний, в котором не забыли про бесплатные лекарства, санаторий, про льготы по обеспечению жильём.

«Я вернулся в Нежин, пожили-пожили, надо как-то обустраиваться, решили двинуть в Ташкент. Устроился на домостроительное предприятие, стали в очередь на жильё, сначала получили малосемейку с двумя комнатами, а в скором времени квартиру. Потом развалился Советский Союз, жить стало невозможно, началась национальная рознь. Делопроизводство стали переводить на местный язык, особенно проблематично оказалось с переводами технических терминов. Специалистов не ценили, главным стал лозунг: «Вы русские, езжайте в Россию». Подумали, перспектив у наших детей нет, поэтому уехали», – подытожил Юрий Лукьянов.

К разговору подключилась жена Елена, поделилась воспоминаниями: «Мы познакомились 18 августа 1985 года. Юра в военной форме ехал вместе с сослуживцем в автобусе. Мы с подругой шли по улице. Они увидели нас, говорят: «Девчонки, поедем с нами». В результате мы оказались в воинской части на празднике. Потом Юра приходил в гости, 5 сентября мы подали заявление в ЗАГС, а 5 октября поженились. Уже 39 лет вместе. Когда в Чернобыль провожала, не знала, но чувствовала, что там опасно. Тогда ведь никакой связи не было, потом уже сообщили, что он в госпитале, поехала навещать. В 1987 году у нас родилась дочь, в 1990-м – сын. Квартиру в Ташкенте бросили, в те времена ничего невозможно было продать, в 1993 году приехали в Белгород. Мужу как чернобыльцу бесплатно выделили земельный участок. Получили субсидию на дом, в 1998 году инфляция её «съела», так что пришлось строить на свою зарплату».

Производства умирали, Юрию оказалось сложно найти работу. Рассказывает, что садился в троллейбус, ехал и смотрел по сторонам, увидев завод, выходил. Так устроился в объединение «Титан», начинал слесарем четвёртого разряда, потом стал заведующим производством. Когда резко стало сдавать здоровье, пришлось обратиться к врачам. Но не сетует, оптимист по жизни, говорит, мол, на государство надейся, а сам не плошай. «Самое главное для меня – семья. У нас хорошие дети, трое внуков, как можем, им помогаем. Надо постоянно двигаться, если сидеть на месте – жизнь остановится», – говорит мой собеседник.

«Юра всего добивался своим трудом и умением. Может делать всё – класть кирпич, мастерить мебель, в электричестве разбирается, огород пашет, сеет. В теплице у него уже капуста и помидоры проклюнулись. И даже цветы сам сажает, рука у него лёгкая, растут и цветут прекрасно, лучше, чем у меня! И приготовить может любые блюда. Какой плов у него вкусный получается! Вот такой универсальный человек. Он и фильмы монтирует. А фотографии мы раньше с ним вместе печатали», – продолжает Елена Лукьянова.

Пока супруг по нашей просьбе прикрепляет к рубашке награды, чтобы сделать снимок, мы рассматриваем с Еленой чёрно-белые фотографии, которых множество: армейские, свадебные, детские… Женщина улыбается: «Правда, красивые платье и фата со шляпкой-таблеткой? В Киев ездили за нарядом, это два часа от Нежина».

«В 2000 году Владимир Путин подписал указ о награде чернобыльцев. Меня пригласили в военкомат, вручили орден Мужества, – поясняет герой публикации. – А это юбилейные медали – 25 и 30 лет Чернобыльской аварии. Но самое ценное – грамота командования воинской части в 1986 году, как говорится, по горячим следам».

Такое удивительное переплетение событий, повлиявших на судьбу семьи Лукьяновых. Долго рассматриваю свадебную фотографию: молодые, красивые, вся жизнь впереди, ещё не знают, какие испытания им предстоит пройти. Но из Чернобыля нет ни одного снимка, фотографировать запрещали. А память постепенно стирает всё плохое, оставляя только светлые воспоминания и надежду на лучшее.