Ликвидатор последствий аварии на ЧАЭС Александр Ушаков: «Без меня там не обойдутся, это моя работа»

Когда в 1986 году по радио и центральному телевидению сообщили, что на четвёртом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции произошёл взрыв, Александр Ушаков из Ближней Игуменки сказал своим близким: «Без меня там не обойдутся, это моя работа. Скоро повестка придёт».

В армии он служил в химических войсках, специалист второго класса: водитель, химик-дегазатор. Что такое радиация, знал не только в теории. Во время службы пришлось столкнуться и с реальным радиационным заражением. Поэтому понимал масштаб случившейся аварии: почти двести тонн радиоактивных веществ — топлива и отходов — выбросилось в атмосферу. Самая масштабная экологическая катастрофа была побеждена благодаря неимоверным усилиям обычных людей.

Он простой паренёк, ходил в школу, играл в футбол, вечерами во дворе вместе с друзьями пел под гитару песни. После армии устроился на работу, женился, потом сын родился. «Всё как у всех. Я вырос в Советском Союзе, и был правильно воспитан, для меня слово долг — не пустой звук», — подчеркнул Александр. Получив повестку, в начале июля отправился на сборный пункт в военкомат. На четырёх автобусах их повезли в Курск, где собрались ликвидаторы из регионов Центрального Черноземья. Выдали обмундирование, необходимую амуницию и на поезде отправили в Киев. Оттуда на грузовиках ехали до села Ораное, что в 30 километрах от атомной станции.

«Мы сменили команду первых, тех, кто приехал в мае… Прибыли в два ночи, разместились по палаткам, наш лагерь — порядка пятисот человек, определились с задачами. Противогазы, которые мы получили в Курске, забраковали, от них никакого толку. Тогда впервые увидел противогазы для работы в зоне радиационного заражения — мощные и красивые, чёрные, какие-то инопланетные, как из фантастического фильма. Утром отправились принимать технику. У меня был ЗИЛ-131 АРС для химической обработки (с бочкой, щётками, насосами), к нему подключались шланги. Нас предупредили, что лучше избегать дозиметрических постов, поскольку радиация накапливается в металле и не смывается, машина пропитывается радиацией. Если техника будет „грязной“, её отправят на могильник, и работать будет не на чем», — рассказал Александр.

Подъём в пять утра. На завтрак обязательно выдавалась большая банка печени трески, или говяжья печень, виноградный сок. Говорит, что потом долго печень не мог есть… Затем колонна машин отправлялась на атомную станцию. Территория станции — огромная, вокруг большие водохранилища, из которых подавалась вода для охлаждения реактора. В третьем блоке (а за стеной как раз находился четвёртый блок, толщина стены пять-шесть метров) переодевались в робу, пропитанную специальным составом. Удивило, что в помещениях нет углов, стены закруглённые, чтобы пыль не скапливалась. Работали в медицинских респираторах, противогаз держали на случай особой ситуации, «химзащиту» надевали, когда обрабатывали технику. Это тоже непросто — находиться в самую жару закутанными в резиновую одежду, а во все стороны летят брызги, водяная пыль с взвесью радиоактивных частиц.

Мыли огромные японские машины «Комацу» с дистанционным управлением, которые снимали заражённый грунт на метр. От машины радиация до 30 рентген. Чтобы к ней мог подойти человек (бульдозер надо обслужить, заправить), дозиметрист измерял уровень радиации, определял, на какое расстояние можно приблизиться к технике (три, пять метров). Существовал регламент, сколько рентген человек может набрать в сутки. Если не контролировать, то можно быстро получить максимально допустимую дозу в 25 рентген. Тогда отправят в госпиталь, а кто будет работать? Обрабатывали танки, которые ездили под «кишкой» реактора (непосредственное место взрыва), от них на расстоянии пяти метров радиация была 400 рентген. Ближе 15 метров не подходили. Обрабатывали из брандспойтов мощной струёй воды с деактивирующим порошком, после обработки оставалось 40 рентген, уже можно было приблизиться… Чтобы заправить машину, необходимо десять минут, за это время человек получит 0,15 рентген. Каждый день дозиметристы записывали в личные карточки полученные дозы, и когда общая сумма превышала норму, работа ликвидатора в зоне считалась законченной. У каждого работающего на станции был прибор-накопитель, ежедневно учитывалось, сколько ты получил радиации. Все показания сверялись.

Рабочий день завершался после трёх часов дня. Случались и экстренные случаи, когда задерживались. Например, когда надо было срочно «помыть» ребят, которые работали на крыше. В «химзащите» и свинцовых фартуках эти парни забегали на крышу, брали лопаты, подбирали мусор, сбрасывали вниз — раз, два, кидали лопаты и убегали обратно. Этих людей второй раз уже не привозили, они своё отработали: на крыше была радиация 600 рентген. Прежде чем снять с них свинцовые фартуки, нужно было их обмыть. Александр говорит, что тогда за эту работу им поставили по два рентгена в день. Перед возвращением в часть, обязательно мылись, затем приборы измеряли уровень радиации, который они излучали. Если при прохождении ничего не светилось, не пищало, значит, всё нормально. В противном случае снова надо было мыться. Смеётся, что когда вернулся домой, уши какие-то серые были от бесконечного мытья (или от радиации…).

В ликвидации последствий катастрофы участвовали сотни тысяч людей, работали военные и гражданские специалисты со всего Советского Союза. Местность превратилась в огромный муравейник: туда-сюда сновали люди, техника. Самыми опасными были работы в непосредственной близости от разрушенного реактора, где и были сосредоточены основные «запасы» выброшенного взрывом радиоактивного топлива. Александр Ушаков пробыл непосредственно на станции 15 дней, а в общей сложности — 25 дней. За это время набрал допустимую норму в 25 рентген. Перед тем, как начали строить саркофаг, надо было устанавливать кран, Александр находился совсем близко от эпицентра аварии: ездил обмывать оборудование.

Периодически происходили выбросы реактора: появлялся небольшой гул, радиационный фон увеличивался… Тогда людей срочно уводили. Радиация невидима, не пахнет, только к концу дня на респиратор посмотришь, он с красноватым налётом — радиоактивный йод. В течение дня постоянно меняли респираторы. Воду пили привозную, минеральную. Молоко и булочки были запакованы в свинцовые пакеты. Всё это стояло в ящиках на территории, бери, сколько надо. Обедали на станции, еду готовили из консервированных продуктов, а завтрак и ужин были в части. Организовывали для участников ликвидации и культурную программу: привозили концерты, показывали кино.

Помимо работы на станции, проводили радиационную разведку территории. Тщательно проверяли уровень заражения почвы и воды, на основе данных принимались решения о проведении тех или иных работ или об отселении жителей. Как-то отправились измерять уровень радиации техники, которая стояла на расположенном недалеко предприятии. Там Александр впервые увидел наполовину лысых диких поросят, и таких же собак. На близлежащей речке, где набирали воду для мытья машины, плавала живая рыба, у которой был виден позвоночник. Удивлялся, что она при этом ещё живая. Вспоминает и красные от радиоактивного йода сосновые леса…

Было дело, его машину отправили на могильник. А без машины как выполнять приказ? Ждать, когда новая придёт, долго. Доложил комбату: «Товарищ подполковник, у меня забрали машину. Ехал один, на посту её помыли, радиация остаётся… Пришлось машину оставить, возвращаться на попутках». На следующий день с комбатом провернули план по её «захвату». В четыре утра отправились на дело. Комбат нарядился как на праздник: в парадной форме, в солнцезащитных очках. Подъехали к КПП, командир отвлекал дежурного, а Александр тем временем, пока стоял шум, выехал на своей машине и отправился на станцию. В следующий раз, уже наученный, один не ездил, останавливался и ждал колонну, которую пропускали без осмотров.

Он строго соблюдал все требования пребывания в зоне, без дозиметриста никуда не двигался. «Но были у нас и оголтелые… Находились такие, кто сюрпризы домой на память привозил: какой-нибудь камушек. Или как-то сидим вечером, поём песни под гитару, спрашивают меня: „Сань, самогон будешь? Разведчики привезли». Оказывается, ездили обрабатывать красные крыши домов в деревне. Там уже никто не жил, а все вещи и продукты остались. «Спасибо, говорю, мне такого не надо. Эту беспечность не понимал, я знал, что такое радиация», — поделился собеседник.

«Первая моя встреча с радиацией произошла в армии, когда китайцы испытали атомную бомбу, и наш истребитель вернулся из дежурного полёта с радиоактивным заражением. Мы его обработали в соответствии с инструкциями. Армия — хорошая школа жизни, меня многому научила. Становишься самостоятельным, ответственным, все сложные решения готов принимать сам. Военная наука плюс физподготовка: каждый день — кросс по десять километров, систематические сорокакилометровые марш-броски с полной выкладкой (это плюс 40 кг — химзащита, оружие, боевые гранаты и т. д.). Для меня это было главным — отдать долг Родине. Полученные знания и подготовка помогли успешно выполнять поставленные задачи на Чернобыльской АЭС», — уверен Александр Ушаков.

Проводили домой с ЧАЭС, как положено. Перед отъездом ликвидаторов построили, «прочитали речь», поблагодарили и, само собой, измерили приборами, чтобы не было остаточной радиации. Парни переоделись, сели в машины и отправились в обратный путь тем же маршрутом. Рано утром прибыли в Курск, заехали в воинскую часть, сняли с себя одежду, которую там поместили в металлические контейнеры. Помылись, переоделись в свои вещи и отправились на вокзал. Александр Петрович пошутил, что солдаты из части смотрели на них как на инопланетян, с особым любопытством. По возвращении домой дня через три вышел на работу. Каждый из ликвидаторов стал жить своей привычной жизнью, надо было работать, кормить семью.

Через несколько лет их стали приглашать на медицинские обследования, выдавать удостоверения, пособия, награды. В 2011 году Дмитрий Медведев, Президент РФ, вручил Александру Ушакову орден Мужества. Когда его спросили журналисты, за что получил награду, Александр ответил так: «У Вас хватит смелости подойти хотя бы на десять метров к объекту, фон которого 400 рентген, зная, что радиация никуда от тебя не денется? Когда едешь мимо леса, видишь ржавые сосны, знаешь, что это радиоактивный йод… Тебе нужно провести разведку в посёлке, дозиметрист измеряет, радиация высокая… Хватит у тебя смелости туда идти? Ты знаешь, что от твоей машины постоянно „прёт“ пять микрорентген, а тебе в ней по 12 часов находиться… Стоит это наград таких? Но героем себя не считаю, просто выполнял свой долг». Всё-таки уговаривала его назвать свои награды: знак участника ликвидации ЧАЭС, юбилейные медали к 20 и 25-летиюаварии на ЧАЭС, орден участника ликвидации аварии, орден Мужества…

Подытожила разговор супруга героя нашей публикации Ирина Ушакова:

«Для меня все ликвидаторы аварии — герои. Они каждую минуту рисковали своими жизнями… Конечно, мы переживали, понимая всю опасность пребывания в зоне аварии, ждали возвращения Саши. Он внутренне изменился. Но остался таким же скромным, никогда ничего не требовал от властей. У него золотые руки, он может сделать всё, отлично ремонтирует машины, в своё время отучился на технолога по колористике. Он человек творческий: умеет рисовать, шить, любит музыку, играет на гитаре, пианино… Мы вырастили двоих детей, сына и дочь, у нас два внука и внучка. Вот это и есть наше главное счастье. А любое внимание, конечно, приятно. Когда приглашают, Александр с удовольствием приходит на мероприятия, концерты».