Ветеран труда и труженик тыла Валентина Филатова из Белгородского района рассказала о своей жизниНовость

Ветеран труда и труженик тыла Валентина Ильинична Филатова родилась 25 февраля 1929 года в селе Разумное, всю жизнь здесь и прожила. Корреспондент «Знамени» побывал у Валентины Ильиничны в гостях.

Несложно посчитать, что женщине 94 года, ей выдалась нелёгкая судьба, жизнь была полна трудностей, семье пришлось немало претерпеть. Но тем не менее вместе они выстояли, не потеряли оптимизма, трудились и старались быть счастливыми.

Нас в семье было трое детей — я средняя, Клава старшая (1926 года), Вова младший (1936 года). Родители наши, Ульяна Ивановна и Илья Иванович, были работящие, их все уважали в селе. Трудились в колхозе. Мы тогда жили на улице Ленина. Дом у нас был большой, хороший, правда, мазанка, тогда каменных домов не было. Ещё были амбар и сарай большой. Держали две коровы, две лошади. Когда коллективные хозяйства образовывались, крестьянам говорили свозить всё хозяйство в колхоз. Папа был не против, записался в колхоз, корову, лошадей, сбрую и дрожки, сани — всё отдал — вспоминает Валентина Филатова.

Так случилось, что позже семью раскулачили. А случилось всё вот из-за чего. Коммунисты решили закрыть церковь. Высокое, красивое здание находилось перед старым кладбищем. Рядом располагалась школа. На переменках дети бегали в храм, там частенько раздавали просвирки, рис, так поминали родных. Отец Валентины Ильиничны выступил против закрытия храма: «Кто хочет молиться, пусть идёт и молится, а кто хочет работать, пусть работает». За эти слова его и наказали, обвинив в том, что он против советской власти. В конце сентября 1936 года его арестовали и посадили на 10 лет. А семью выгнали из хаты: «У нас всё отобрали, ничего не разрешили взять из вещей, даже пальто. У мамы был сундук с нарядами, так его прямо так и вывезли из дома. А мы в чём были, в том и остались», — сокрушается Валентина Ильинична.

Осень, холодно. Спрятались они в амбаре. Мама накинула на ребят какие-то старые фуфайки, которые там нашлись, обняла их. Сидели, прижавшись друг к другу, мама пыталась согреть детей своим дыханием. А они плакали: «Мама, дуй, мы застыли». И она крепче обнимала ребятню, а сама-то раздетая…

Все боялись нас к себе взять, даже родичи, потому что было сказано: «Кто пустит в дом, того завтра тоже раскулачим». Папу отправили на Дальний Восток, в город Комсомольск-на-­Амуре. Он пилил лес, писал нам письма... А мы нашли маленький плетёный сарай на горе, где улица Горького сейчас, дальше здания полиции. Грязь намешали и обмазали стены. Дедушка, мамин отец, сложил нам грубку (печку — прим. автора). Бурьяном топили. Мама рано утром отправлялась работу искать. Нанималась к сельчанам, работала у них в огороде. Миску супа ей давали, она сама не ела, нам носила. Случилось так, что наш односельчанин под поезд попал и умер, мы поселились в его хате, маленькой, но с печкой. На огороде посадили овощи. Люди за работу маме давали картошку, лук на семена. Как только лук вырастал, мама рвала его, вязала и на базар несла. Пешком ходила, какие машины тогда… Буханочку хлеба купит, мы немного поедим. Такую страсть пережили, не доведи Матерь Божия. Пожили так годов пять, и началась вой­на. Я только в четвёртый класс перешла, — ведёт повествование моя собеседница. А рассказчица она колоритная, многое хранит её память.

Тогда в селе, как говорит баба Валя, было дворов триста. Народ собрался около клуба (который тогда находился в районе памятника), по радио прозвучало сообщение, что фашистская Германия напала на СССР. Кто-то заплакал, но большинство людей были в неведении, что же теперь будет, и что им делать. Мужчины ушли на фронт. А женщин, подростков, в том числе и сестру Валентины Ильиничны забрали рыть окопы на лугу, в направлении к хутору Майский. Валя помоложе была, так её водоноской сделали. Ходила за водой в колодец, который находился в километре. Только принесёт, работницы их звена — десять девчонок — попьют, опять надо идти. А потом в Разумное пришли фашисты.

Человек семь немцев у нас в хате поселились. Перед нашим домом немецкий танк стоял, а танкисты больше на дворе находились. В хату поесть приходили, еду они сами себе готовили. Хлеба кусок отрежут, столько масла намажут! Мы смотрим, нам бы тот кусочек… Хорошо ещё, что из хаты не выгнали, мы на печке, на лежанке прятались. Бывало, скажут нам: «Помой сапоги». Подчинялись. А потом наши солдаты выгнали их из села. Немцы на Соломинской горе стояли, а наши тут, внизу. Такие бои были страшные. Перед главной битвой ­нам приказали эвакуироваться, идти на Крутой Лог. Мы там переночевали и отправились в Кошлаково, шли 12 километров. Военные сделали нам тачку, мы корову в неё запрягли и погрузили вещи. Приехали в Кошлаково к маминым знакомым. Есть хотелось, а нечего. После покоса в поле оставались колоски, но их не давали собирать. А потом кто-то сообщил, что в Новом Осколе хороший председатель, который разрешает собирать колоски, — продолжает рассказ Валентина Ильинична.

Семья решила отправиться в края обетованные, голод звал в дорогу. Мама посадила сына на тачку, а дочки рядом шли. Сначала прибыли в Цепляево, а потом добрались и до колхоза в с. Яковлевка под Новым Осколом, к тому самому председателю. Он подтвердил: «Будете колоски собирать себе». Дал им тарелку мёда и большую буханку хлеба. А они боятся на хлеб даже смотреть — как его можно есть!? Председатель успокоил: «Ешьте. Я ещё дам». Порезал хлебушек на кусочки. Ели его с мёдом, было сказочно вкусно. В поле собирали колоски, тёрли в руках и сразу зёрнышки ели. Ещё и с собой брали. Через три дня пришла весточка: «Белгород освободили!». Закричали от радости, засобирались домой. Председатель пытался отговорить: «Что ж вы приедете домой, а там ничего нет».

Прибыли в Разумное, и не могли понять, где чья хата. Все дома разбиты, колодцы взорваны. Бурьяном заросло всё Разумное. Нашли свой участок. Мама предложила бурьяна нарвать, вязаночки повязать. Из них сделали курень, подослали травы и легли спать. Я говорю: «Мама, как дома хорошо». Она отвечает: «Хорошо, дочечка, лучше некуда». По всей округе было много бойцов убитых, мы их на колхозной лошади на дрожках свозили к силосной яме (около современного памятника). Вот такая братская могила... Это уже позднее в гробах хоронили. Собирали документы и именные медальоны с личной информацией и отдавали в сельсовет, а там рассылали информацию родным. Помню случай.  Носили мы людей, а возле одного котелок лежал. Землячка наша обрадовалась, забрала его себе. Мы тогда еду в касках варили. На второй день несёт котелок обратно. Я спрашиваю: «Что случилось, Лиза?» Та расплакалась: «Приснился мне солдат, говорит, что все берут суп, а у него котелка нет… На-на, твой котелок, — вспоминает собеседница.

Село нужно было заново отстраивать. Народ отправился на поиски стройматериалов в окопы, блиндажи, которые опоясывали вдоль и поперёк всю местность. Валя вместе с сестрой в одном блиндаже нашла десять дверей. Вывезли их на корове. А ещё наткнулись на партию добротных ящиков. Открыли замки, а внутри два снаряда лежат. Валентина за один край взялась, Клава за другой, аккуратно их выложили. Ящики на тачке перевезли домой. Мама обрадовалась находке, напросилась идти с дочками, как увидела снаряды, испугалась, сказала, чтобы больше не трогали. А дощечками с тех ящиков они послали пол в хате.

Такой пережили голод… Питались травой: баранчики рвали да ситники, что у речки росли. Нарвём, наедимся и маме несём. Сами на неё смотрим, она откусит один раз и нам отдаёт, мол, ешьте вы, а я обойдусь. От голода у мамы ноги опухли… Сначала мы побирались, просили милостыню на Болховце и в Таврово. Кто картошку даст, кто бурачок. Брату лет семь тогда было, встречает на пороге: «Валя, дай картошку». Соломку или бурьян подожжёт, картошку в огонь положит, чтобы испечь, но не успеет она и нагреться, вытаскивает и съедает сырой. Сестра стеснялась просить милостыню, говорила: «Тёть, дай напиться». Я её толкала в спину: «Есть хочешь, а просишь напиться». Она расплакалась, а женщина спросила: «Деточки, у меня борщ есть, будете?» Это было такое счастье, чуть с кастрюлей его не съели, — Валентина Ильинична призадумалась, потом продолжила повествование.

Чтобы как-то прокормиться, стали они за мелом ездить. Валя один раз 45 кг принесла в колхоз, там конюшню белили. Дали за это зерна — намешано всё подряд: пшеница, рожь, овёс, горох. Наносили такого добра полную бочку. Мама стаканчик отмеряла, молола на мельничке и варила в чугуне. Называли эту похлёбку мамалыгой, жидкая она, как вода. Съешь её, и всё равно голодный… Потом мел возили в Казачью Лопань, в Полтаву. Валентина была высокая, крепкая и боевая. Спросят хозяева, откуда же вы, отвечает, что из Белгорода. А все знали, что в этих краях бои сильные были…

Когда у нас корова отелилась, появилось молоко, стали наедаться. То молочка мама даст, то творожку по жменечке. А так всё несла на базар в Белгород. Продаст, хлебушка купит. За хлебом надо было с утра очередь занимать, такая длиннющая. Уходила мама в четыре часа утра, возвращалась вечером. А мы ждали: когда мама хлеб принесёт. Буханки были по два килограмма, по тоненькому кусочку отрежет к ужину, потом к завтраку. Неделю ели такую буханочку. Такое пережили, такое пережили! Удивляюсь, что дети современные капризничают: «То и это не хочу, конфеты такие не буду…». Мама, бывало, поедет в город, а мы просим купить конфет. Тогда только конфеты-­горошек (драже — прим. автора) были, она сто граммов купит, нам по пяточку даст. Мы рады. А Вовка меньший мигом съест, а потом канючит: «Валь, Клав, дайте хоть одну конфетку». Вот и думай, то ли самим съесть, то ли ему отдать, — сетует баба Валя.

Наступившая мирная жизнь наполняла людей какой-то особой радостью. Семья нашей героини построила небольшую хатку. Работали в колхозе. Засевали поля. Сначала на коровах пахали. Если надо было, и лопатами копали землю. Потом в колхоз купили трактор. Село было намного меньше нынешнего Разумного, вокруг простирались поля. 

Мама, бывало, рано вставала на работу, говорила мне: «Дочечка, приди помогать снопы носить». В копне 52 снопа, а мама по 20 копён одна вязала. За это ей премию выделили — галоши, так как другие по восемь-­десять копён справляли. Когда мы из эвакуации вернулись, председателем колхоза был Тарасов. Люди построили хатки, бурьяном накрыли. А он пообещал, что всем крыши из соломы сделает. Жатва подошла, не обманул, крыши справили из соломы. Рады были без памяти. Хороший председатель был, память добрая о нём осталась. Со временем и школу построили», — ведёт разговор героиня.

Но для Валентины учение закончилось перед войной. Да и потом некогда было учиться, работала в колхозе: в поле что ни тяжелее работа, то её посылали. Но школу вспоминает часто.

Самое обидное, что меня не хотели в пионеры принимать. Учительница собрала нас заранее, сообщила, что торжество состоится в клубе. Мама на базаре старенький пионерский галстук купила, постирала, погладила. Всех по очереди вызывают, решение одно: принять! Подошла моя очередь, спрашивают: «Как учится?» Учительница отвечает: «Средне». Когда же было учиться? Тут встаёт один коммунист: «Её не принимать, это кулацкая дочь». Я расплакалась. А учительница Анна Ивановна говорит мне: «Валечка, не плачь, мы тебя в школе примем». Обещание исполнила. Я рада была, уж очень хотелось галстук носить, — Валентина Ильинична вспоминает значимые эпизоды своей жизни.

Рассказывает, что когда наступил День Победы, все были на работе. Конечно, люди радовались, а сколько слёз пролили, ведь у многих не вернулись с фронта сыновья, мужья. У Валентины дядя погиб на вой­не и четыре брата двоюродных. Но жизнь брала своё, появилась надежда, что «вот сейчас заживём»… В 1946 году вернулся из лагеря отец. Говорили, что раз 22 сентября забрали, значит, в этот день он и придёт.

Папа приехал в Белгород, встретил там разуменскую машину, как раз с Майского ехал один товарищ, который знал папу. Он-то и рассказал, как папе нас найти: «Поедем Илья Иваныч до Майского, а там через речку перейдёшь». Сестра Клава на хуторе Майский копала торф. Её в тот день не отправили на консервный завод машину с торфом разгружать, оставили траву косить. Папе говорят: «Дочка твоя». Он выпрыгнул из машины, побежал к ней. Клава увидела папу, косу бросила. Обнялись. В машине было полно людей, все заплакали. Добрались до дома. Папа идёт через проулок. Соседка увидела его, кричит: «Ульяна, Ульяна, Илюха пришёл!» Мама в это время морковь на огороде копала. Поскольку тётя Нюрка так всё время шутила, мама не поверила. Вдруг видит, папа по огороду идёт. Мама ему навстречу пошла и в обморок упала. «Ульяна, я живой!» — папа поднял её и в хату отвёл. Нашатырём маму в чувство привели, — баба Валя помнит всё до мельчайших подробностей.

Илья Иванович сразу успел отличиться, как только домой вернулся. Увидел, что в поле капуста бурьяном заросла. Косой верхушки срубил, капусту стало видно. За это ему премию дали. Так и остался он работать в колхозе. Возил на лошади бензин в бочке. Прожил 78 лет, несмотря на то, что болел. Ульяна Ивановна на 20 лет мужа пережила.

Через три-четыре месяца после возвращения отца вызвали в город. За всё, что у семьи забрали, — хату, амбар, сараи, корову — шесть тысяч руб­лей заплатили. Родители поделили поровну между детьми. Отец повторял: «То-то память вам, дети, денег я вам заробил.  Как я там страдал…». Ещё бумажку дали, что он невинно отсидел, сказали, пусть, мол, подаёт в суд, за десять лет выплатят зарплату. Три дня проплакал Илья Иванович над этой бумажкой, в суд не стал обращаться. Гордый был.

Никто не может предугадать, как бы сложилась судьба Валентины Ильиничны, если бы не разлучили их семью, не забрали нажитое всё честным трудом, а отца не отправили в лагерь, если бы не было вой­ны… Она очень сильная и работящая, её всегда ценили, где бы она ни работала, знали, что с любым делом справится. Такое качество, как трудолюбие, от родителей в наследство получила. Рассказывала, что их с подругой всё время на тяжёлую работу отправляли, например, цемент разгружать. По молодости всё нипочём было. Наработаются допоздна, а потом ещё и на улицу пойдут гулять. Гармошка играет, молодёжь танцует. Валентина любила петь песни, частушки, танцевать. Любовь к песне у неё от родителей. Люди восторгались: «Как Ульяна с Ильюхою поют!». Мама заводила песню, а папа очень уж хорошо вытягивал… И в доме у них всегда порядок был, и огород ухоженный. Это сейчас силы не те. Но всё равно старается сама хоть что-то делать на участке.

Принципиальная всегда была, не могла простить предательства ни первому мужу (он, к слову, у неё был гармонистом, любила его сильно), ни потом второму. Говорит, как стала жить одна, только свет увидела. Вот так и прожила жизнь. Несмотря на трудности, никогда не падала духом, много работала, ведь детей нужно было поднимать. Дочь после школы поступила в институт, работала учительницей в Наумовке. Как-то было совещание в районе, директор совхоза «Разуменский» Иван Дмитриевич Елисеев предложил ей должность в совхозе, Вера Васильевна стала профсоюзным лидером. Человек она в посёлке известный и уважаемый.

Мы листали альбомы, рассматривали многочисленные фотографии. Видная была моя героиня, красивая, статная, а коса какая! Валентина Ильинична рассказывала, кто изображён на снимках, комментировала:

Как только у меня день рождения, дети праздник устраивают, меня фотографируют. Вера всегда портреты делает. Когда подошёл мой пенсионный возраст, дети, Вера и Владимир, мне сказали: «Хватит, мама, работать, отдыхай». А я всё равно, как могла, старалась им помогать, свой и их огороды обрабатывала. Как говорится, день и ночь трудилась. А теперь они мои помощники. Моложе была, всё по-другому было. Но что могу, и сейчас стараюсь делать сама. На огороде посадила чеснок, лук. В тепличке уже всё взошло, поливаю.

Мы говорили с ней на разные темы, начиная от её личных жизненных историй до политической обстановки в стране… С большим уважением она относится к Президенту России.

«Цените руководство нашей страны, такого государства, как сейчас, не было. Все указы Президента правильные. Спасибо, что нас пенсионеров поддерживают. Хорошая жизнь началась с приходом Владимира Путина», — повторяет Валентина Ильинична.

В конце разговора спросила её о счастье.

Дети, внуки и есть моё счастье. У меня двое детей, четверо внуков и девять правнуков. Очень радовалась их рождению. Трудная жизнь у меня была, а сейчас всё есть — пей, ешь. Дети и внуки каждый день у меня, всё мне привозят, что нужно… Только вот жизнь кончается. Мама прожила 95 лет, мамина сестра — 97. Мне надо хотя бы до маминого возраста дожить. Не хочется умирать, — завершила разговор Валентина Ильинична и улыбнулась.